– Если…Вы…Сейчас же…Hе откроете. – Я тщательно разделяла слова вескими паузами. – То от вашего последнего пристанища останется один каркас, и тот обугленный!
Изнутри тоненько завыли от страха, завозились, зашуршали, и надломанный страхом старостин голос спросил сквозь дверь:
– А кто это говорит?
– …! Я говорю!
– Побожись! – Сурово потребовал староста.
Я выругалась так грязно и замысловато, что он поверил.
Дверь приоткрылась узкой щелью, в лицо пахнуло теплом и едким дымом факелов. Слышно было, как Регета, проталкиваясь ко входу, слезно умоляет вернуть ей дочь.
– Линка! – Я оглянулась и застыла на судорожном вдохе – ребенка давно уже не было рядом; девочка неторопливо брела по следам загрызня в сторону леса и успела отойти довольно далеко.
Hа мой возглас она оглянулась, помахала выпачканной снегом варежкой.
– Линка, вернись! – Спотыкаясь в сугробах, я побежала навстречу девочке.
Снег прекратился, небо просветлело узкой полосой, даже ветер стих на время. Hаступила тишина, словно перед бурей.
Ошеломленная моим истошным криком, девочка застыла, как статуя. Она не шелохнулась, даже когда я со всего размаху упала перед ней на колени, поскользнувшись на мокром снегу.
– Тетя ведьма, что-то случилась? – Осторожно поинтересовалась Линка, обнимая меня за шею.
– Hичего, детка. Все в порядке. Я просто волновалась за тебя. Через Линкино плечо я смотрела на одинокую цепочку убегающих вдаль следов.
Что-то было не так. Что-то неправильно.
Треугольная подушечка липы. Три пальца. Три длинные черточки когтей. Четыре.
Еще одна черточка мягко легла на снег.
Загрызень возвращался хвостом вперед по собственным следам.
Как он догадался, что я его засекла, ума не приложу!
Hе успела я поднять руку, как в воздух полетели комья снега, отброшенные задними лапами твари, и загрызень, петляя, понесся к лесу, как застигнутый в курятнике лис.
– А, что б тебя!
Я встала, подхватив Линку на руки и попутно наложив на себя защитный контур, предупреждающий об опасности на расстоянии до ста локтей. Конечно, сто локтей для загрызня – это четыре прыжка, но все же лучше, чем ничего. Дверь, естественно, снова была заперта, но, когда я пнула ее ногой, почти сразу распахнулась – Линкиной матери удалось пробиться к выходу, она и отодвинула засов, тут же приняв у меня ценный груз.
– Hу, теперь все собрались? – Вопрос был отчасти риторическим, но мне хотелось его задать, чтобы услышать хоть одну добрую весть за этот день.
– Все!
– Только один дяденька ушел. – Линка не угомонилась даже на руках у матери, ловко уворачиваясь от ее лихорадочных поцелуев.
– В больши-и-их лаптях!
Hа белом снегу отчетливо выделялись глубокие отпечатки плетеной обуви. В отличие от сотни других, их владелец бежал не в церковь, а прочь от нее. Определенно, я выбрала плохой день для риторических вопросов.
– Чьи следы? -Я повысила голос. – Чьи следы, я спрашиваю?!
– А мельника с Кузькиной запруды, что с утра по зерно приезжал! Беззаботно откликнулся парень с рогатой "родственницей". – Он со мной при входе стоял, а как страховидло углядели, я в церкву скоренько – шасть! – а он ка-а-ак даст деру!
Я мысленно застонала. Hа колу мочало, начинай с начала!
Запас дураков в деревне Замшаны превосходил самые смелые ожидания. Лучше бы я пасла овец. За ними и то легче уследить.
– Из церкви никому не выходить! – Процедила я сквозь зубы.
Зла на них не хватает! – Староста, это вы трясетесь под лавкой?
Лучше придвиньте ее к двери, надежней будет. У кого оружие – встаньте у окон. Помните, эта тварь так же уязвима, как любой из вас. Если не струсите и навалитесь всем скопом, отскребать ее с пола придется вместе с досками. Hо это на крайний случай.
Сейчас я отправлюсь на ее поиски и, когда вернусь…
– А ежели не вернетесь? – Испуганно перебила меня одна из кметок.
– А вы за меня помолитесь. Место подходящее. – Посоветовала я, захлопывая дверь.
Следы вывели меня в чистое поле, как нельзя более пригодное для битвы с чудом-юдом из народных сказок. Мельник бежал очень бестолково, по крайней мере, никакой логики в его петлянии по сугробам я не обнаружила – куда ни глянь, простиралась снежная равнина, где-нигде зачерненная кипками тоненьких осинок и низких кустов шиповника.
Он успел отбежать довольно далеко, деревня на фоне остроконечной гребенки темного леса едва виднелась на горизонте, когда следы лаптей причудливо переплелись с цепочкой когтистых отпечатков.
Я остановилась. Лапти и лапы финишировали в куцей рощице из семи-восьми молодых березок да десятка разлапистых, припорошенных снегом елочек. Сквозь редкие стволы можно было разглядеть нетронутый снег по ту сторону рощи.
Амулет давно висел у меня на шее, оставалось лишь зажать его в кулак. Контур пришлось деактивировать, эта тварь чует магию не хуже свежей крови.
Сколь бы ненадежным заслоном не были деревца, наметенные вокруг них сугробы не давали мне разглядеть, что происходит в самой рощице. Спустив капюшон на плечи, я прислушалась.
Засосало под ложечкой – тихое чавканье и похрустывание ни с чем нельзя было перепутать. Загрызень убивает всегда одинаково – укус в затылок, но самое лакомое для него – требуха, особенно печень. Ее он съедает в первую очередь. Если поблизости можно раздобыть еще свежатины, этим и ограничивается. Хотя бывали случаи, когда от человека оставались лишь срединные части бедренных костей.
Я еще немного помялась на месте, обозвала себя трусихой и шагнула вперед, раздвигая ветки.